тени забытых предков

  Последний - егерь охотничьего хозяйства Соликамского автотранспортного предприятия Виктор Груздев - выписался вместе с женой осенью 2003 года. Зато в Верх-Боровой есть уникальные памятники архитектуры и истории. Среди них самая древняя каменная церковь на Урале.

      В поисках XV века

   1397-1404 годы. Русь еще платит дань татарским ханам. На московский престол только что взошел сын великого князя Дмитрия Донского молодой Василий Дмитриевич. Новгородские купцы братья Калинниковы с ватагой ушкуйников пробираются в еще не знавшие власти московского князя земли Прикамья. Вокруг безлюдная тайга, в которой редко встречаются укрепленные частоколом городища коми-пермяков. Узнав от аборигенов место на речке Боровка, где издревле добывало соль местное население, Калинниковы прогоняют пермяцких прасолов, бурят свою соляную скважину и ставят первые рассольные трубы. Так на враждебной, приносящей жертвы идолищам поганым и не слыхавшей еще колокольного звона земле появилось первое поселение русских людей. Позже, в 1430 году, солевары Калинниковы основали на 20 километров южнее будущий городок Соль Камскую...

  XIV и XV века освоения Прикамья были героическим временем завоевания и кровавых битв. В архиве Соликамского музея, куда я зашел перед поездкой в Верх-Боровую, узнаю новые удивительные факты об этом древнем поселении. «Деревянная часовня находится в одной версте от села, - пишут «Пермские епархиальные ведомости» за 1906 год, - на том месте, где в 1547 году были избиты 40 жителей ногайскими татарами. В память нападения ногайских татар на Верх-Боровую ежегодно в день Святых апостолов Петра и Павла и в день Воздвижения Креста Господня жители устраивают крестный ход к часовне на могилы убиенных родителей».

      Почти 400 лет чтили память своих предков в Верх-Боровской часовне местные жители.

  - Я еще успел сходить помолиться в этой часовне, называлась она Борок, - рассказывает бывший председатель верхне-боровского колхоза Александр Мальгин. - Мы с другом Толькой были еще маленькие. В 1933 году наши бабушки из деревни Кокорино, где я родился, взяли нас за 6 километров в Верх-Боровую. Стоим в часовне, молимся. А Толька, он помоложе меня, говорит: «Шурка, я есть хочу!» Я ему достал хлеба, яиц. Он жует. А бабушка увидела - ругается. В книге местных краеведов написали, что эту часовню сожгли в тридцатых годах. Но ее не сожгли, а разобрали в 1936 году и перенесли в деревню Кокорино, где сделали из нее клуб. Я сам в этом клубе проводил колхозные собрания! А старинную Крестовоздвиженскую церковь, построенную в 1677 году, закрыли еще в 1929-м. Старенький отец Петр умер своей смертью. А в его поповском доме в Верх-Боровой открыли школу, в которой в пятидесятые годы работала учительницей моя жена. Церкви у нас не ломали. В соседней деревне Нижнее Мошево восемь мужиков перед войной сломали церковь - ни один из них с войны не вернулся.

      Робинзон из Кокорино

      «Уазик», управляемый председателем местного сельсовета Александром Гребешковым, словно танк, ломит по непролазной, разбитой тяжелыми лесовозами дороге. Огромные ямы, из которых наш «танк» в очередной раз выныривает, как на американских горках, кажется, никогда не кончатся. Теперь я понял, почему никто из таксистов в Соликамске ни за какие деньги не согласился везти в Верх-Боровую.

  В Кокорино, мимо которого мы проезжаем, сегодня живут только два старика - потомки двух самых древних в этих местах крестьянских и купеческих фамилий, о которых известно еще с XV века, - Таисья Мальгина и Александр Кокорин.

  Александра Ивановича Кокорина, за-пряженного в санки, нагруженные сухими ветками, мы встречаем посреди села.

      - В 1977 году я вышел на пенсию с завода «Урал», - рассказывает семидесятисемилетний робинзон, еще не утративший, несмотря на возраст, оптимизма и жизненных сил. - Жена все время болела и говорила, что в родной деревне ей будет лучше. Вернулись. Жена скоро умерла, и я остался один. Хлеб мне привозят водители лесовозов, которые проезжают мимо раз в два-три дня. Мешок муки я купил. Остальная пища - овощи с огорода. Волков я не боюсь, только двуногих. Приезжают какие-то... У Егошихи дом спалили. Четыре года назад шмон был - все замки в деревне посшибали. Страшно стало жить! Но ехать мне некуда. В квартире в Соликамске сын: у него жена, дети.

      Я расспрашиваю о старинной часовне из Верх-Боровой, превратившейся в кокоринский клуб. Оказывается, ее все-таки сожгли. Но не в тридцатых годах, а совсем недавно, в семидесятые годы. Ферме, которая стояла в деревне, нужны были дрова. Памятник истории пошел на растопку.

      В советское время убиенных родителей чтить было не принято. Слишком многих убили, чтобы всех чтить...

      Лагеря смертников

      Посредине пути Александр Мальгин просит остановиться у старой сосны:

      - Здесь в 1941 году был построен особый лагерь для смертников, - машет Александр Дмитриевич рукой влево от дороги. - Я шел в школу, смотрю, по правой стороне дороги лежат голые мужские и женские тела. Замороженные, обезображенные трупы из лагеря сваливали прямо в кучу, даже не стеснялись детей из нашей деревни. Их потом закопали в лесу в десятке метров отсюда. В 1942 году, когда всех зэков в этом лагере уничтожили, режим изменили. Сюда пригнали немцев-спецпереселенцев с Поволжья. Они ходили бесконвойно по деревням. Показывали самодеятельность, ремесленничали. Двое женились на наших девушках: Федор Шауберг - на моей двоюродной сестре, а Андрей Гизблерт до сих пор живет недалеко в Боровске. Потом на месте этого лагеря устроили пионерлагерь. А ближе к деревне Верх-Боровая, всего в двух километрах от нее, была женская зона. Там поваром работал мой брат Иван. Он познакомился с немочкой, и она родила ему дочь, которая тоже живет сейчас в Боровске. Немка эта из лагеря живой так и не вышла. Старинная Крестовоздвиженская церковь в это время принадлежала зоне. Там был склад цемента и стройматериалов, - в голосе бывшего председателя колхоза и коммуниста я чувствую нескрываемую боль. - Но самый большой лагерь «Азлас» находился посредине между Кокорино и Верх-Боровой. В 1944 году, перед армией, я там работал диспетчером по транспортировке леса и помню, что в «Азласе» сидели какие-то очень важные заключенные. Один, например, был брат Кагановича, другой - брат Суслова. Еще один, Алексей Конторщиков, после освобождения стал директором Москомэнерго.

      Репрессированная деревня

      На душе у Александра Дмитриевича, одного из потомков старинной фамилии Мальгиных, корнями враставших в эту землю в течение пятисот лет, неспокойно. Последние десять лет он мучительно переосмысливает историю. Но и с сегодняшним днем тоже не может примириться. Почему исчезают родные деревни Кокорино и Верх-Боровая, где еще в шестидесятые годы проживали по 300-400 человек? Пустуют земли, которые были житницей Соликамска, давали не только фураж, но и полноценную пищевую рожь и пшеницу. Закрываются фермы.

  Деревня Верх-Боровая пришла в упадок после 1965 года, после укрупнения Верх-Боровского колхоза до совхоза «Соликамский». В 1980 году, когда рядом со старинной церковью торжественно заложили памятник павшим в Великую Отечественную войну жителям Верх-Боровой, там уже доживали свой век лишь десяток пенсионеров. К 1998 году из коренных жителей в деревне не осталось никого. В 2000 году обанкротился и совхоз «Соликамский».

  - Люди там живут! - успокоил меня председатель сельсовета Александр Гребешков, когда в конце этого тяжелого пути мне уже мерещились не теплые избы, где нас будут отпаивать горячим чаем, а продуваемая всеми ветрами, занесенная снегом ледяная пустошь с остовами полуразрушенных древних строений. - Лет десять назад в Верх-Боровой появился фермер Женя. А в прошлом году рядом с Крестовоздвиженской церковью поселился монах-отшельник.

  Наконец наш уазик, рыча, как ездовая собака, выскакивает из-за леса на бревенчатый мостик, за которым стоят несколько десятков старых деревянных избушек. Над ними возвышается похожая на водозаборную башню кирпичная колокольня, пристроенная в XVIII веке к Крестовоздвиженской церкви.

  В деревне до сих пор сохранились крестьянские усадьбы, которым 100 и даже 200 лет. В 1951 году их изучала экспедиция Государственного исторического музея и Института истории искусств Академии наук. Но самую интересную усадьбу Г. Мальгина с расписным домом XVIII века, которую описал в своей монографии руководитель экспедиции профессор Маковецкий, мы обнаруживаем уже в руинах.

      Фермеры и медведи

  У широкого приземистого дома со старинными круглыми воротами приткнулись признаки цивилизации. Трактор с тележкой и остов ЗИЛа. О том, что здесь живут люди, поспешила засвидетельствовать также бросившаяся на нас с грозным лаем лохматая псина.

  В горнице, заставленной дюжиной трехлитровых банок с молоком, нас встречает фермерша Зина. Угощает вкусным жирным сыром собственного производства. Мужа Евгения нет дома - уехал в Соликамск покупать сотовый телефон.

  - Какие мы фермеры, пенсионеры уже, - скромно потупляет глазки Зинаида Николаевна. Трудно поверить, что эта изящная, интеллигентная женщина, выглядевшая максимум на 40 лет, - пенсионерка. В 1991 году Зинаида Смирнова работала заместителем начальника планового отдела Соликамского бумкомбината. А муж Евгений Смирнов отвечал на том же предприятии за охрану природы. И получил инсульт. Впоследствии, заходя на родной комбинат, он каждый раз начинал чувствовать тупую боль в затылке, видимо, от невозможности примирить даже в своей отдельной голове экологию с интересами крупного целлюлозно-бумажного производства.

  Евгений Смирнов ушел в 1991 году в фермеры. 16 гектаров земли выделили, как водится, там, где Макар телят не гонял, - за 10 километров от деревни Верх-Боровая. Хотя намного ближе к дороге лежат никому не нужные 1100 гектаров запустелых верхнеборовских и кокоринских земель.

 Первые годы супруги жили в фургончике, купили, взяв кредит, трактор и старенький ЗИЛ. В суровом северном климате вдалеке от проезжих дорог их поместье изначально было обречено на банкротство. Лишь местные медведи (еще до революции в газетах о Верх-Боровой писали: «Скотоводству здесь наносит большой вред медведь») с опаской выглядывали из богатых зарослей малины, интересуясь, с какой целью в их родовом дремучем лесу неведомые люди корчуют пни и с остервенением вгрызаются железным плугом в целинную землю.

  Через несколько лет пыл фермеров поугас, и с тех пор покой верхнеборовских медведей никто не тревожит. Разве что приедут супруги Смирновы на родное поле, чтобы накосить травки для двух оставшихся от фермерского хозяйства удоистых буренок. Но! Только благодаря Смирновым деревня сегодня окончательно не погибла. Они бы все выдержали. Однако главная беда, которая подкосила фермерский пыл, - дороги.

   - Сколько раз мы на своем ЗИЛе (с тремя ведущими мостами!) застревали - не перечесть, - рассказывает Зинаида. - И у меня всегда ощущение, что мы в очередной раз уже не выберемся, так и останемся в этом лесу навсегда. В окружении медведей...

  Не медведи, а люди дважды демонтировали ведущую в деревню линию электропередач. Последний раз в 2000 году. Смирновы как-то увидели на дороге мужиков, спешивших скрыться в лесу. Фермеры вызвали из Соликамска милицию. Двух бомжей с километровым куском провода в руках взяли с поличным, судили и приговорили каждого к двум годам условно. Но линию электропередач в Верх-Боровую после этого так и не восстановили. Кто сейчас будет тянуть провода ради двух бывших фермеров-пенсионеров?

   Монах Авксентий

  Без электричества жизнь в Верх-Боровой вернулась на круги своя - к размеренному и неторопливому течению, как было 400 лет назад. Есть в Верх-Боровой еще один житель, которому электричество ни к чему, поскольку вместе с телевизором, радио и другими прелестями цивилизации оно мешает спасению души. Летом 2002 года приехал сюда монах Авксентий и с тех пор живет в одиночестве в неказистом домишке рядом с древней церковью.

   Лишь на большие церковные праздники приезжает к нему из Соликамска иеромонах Питирим с запасами сухарей и муки и служит в разоренной Крестовоздвиженской церкви, в которой единственный прихожанин, крещенный в прошлом году, бывший инженер Соликамскбумпрома фермер Евгений.

  Монах Авксентий выходит к нам на мороз в толстой кофте и ватных штанах, оказываясь вблизи симпатичным молодым человеком, скрывающим задорный огневой нрав под густой черной лохматой бородой. Но говорить с нами поначалу отказывается:

  - А у вас есть благословение владыки, чтобы разговаривать с монахами?

  Уступив, отшельник все-таки пускает нас в дом - в убогую комнатку с лежанкой и старым диванчиком, рядом с которым большой мешок с сухарями и железная печка. Жилище отшельника напоминает изнутри землянку партизана, как я ее себе представляю.

   Мы запиваем кипятком очень нежный, самый вкусный, какой я ел в своей жизни, сотовый мед (монах только пьет кипяток). Авксентий, наконец, разговорился. Еще восемь лет назад он был буровым машинистом-нефтяником. «Всю Колыму пробурил». Любил девушек и гонялся по Сибири за длинным рублем. Пока не решил слетать «на три дня» в Симферополь. Где неожиданно, повинуясь какому-то внутреннему духовному порыву, ушел в монастырь.

      Вне времени

      Мы идем в церковь. Через низкие каменные своды трапезной, в стенах которой зияют дыры («Здесь коровы стояли», - вспоминает Алексей Мальгин), проходим в центральное, оказавшееся совсем небольшим помещение храма. Тут нет даже пола. По стенам стоят несколько икон. Окна закрыты от холода полиэтиленовой пленкой. На стенах нет штукатурки, ее зачем-то содрали вместе с росписью неведомые «реставраторы» в семидесятые годы, обещавшие восстановить церковь в первоначальном виде. Но сил больше у них ни на что, кроме как снять штукатурку, не хватило. Сегодня, чтобы отремонтировать церковь, требуется не меньше 5 миллионов рублей.

  Александр Мальгин, предки которого несколько веков молились в этой церкви, крестится и внимательно вглядывается в лики икон, словно хочет спросить совета. От голых кирпичных стен маленькой церкви веет теплом и любовью, которые ее строители вложили в свой труд.

 И я начинаю завидовать фермерам Смирновым и монаху Авксентию, мне тоже хочется забыть блага цивилизации (а блага ли?) и остаться навсегда в деревне Верх-Боровая, которая и сегодня живет вне времени. Здесь не важно, какой век на дворе - XVII или XXI, лишь бы были мир в душе и кусок хлеба на новый день... 

                   Газета "Звезда", 10 января 2004 года

телефон-факс: (34 256) 3-32-18                        
эл.почта: chebakov_a@list.ru http://www.mail.ru